НАГАЯ ВЕТОЧКА. Маргарита Геннадьевна Котомцева
НАГАЯ ВЕТОЧКА
Маргарита Геннадьевна Котомцева - член Союза писателей России. Родилась в деревне Мырмыг Богородского района Кировской области. Заочно закончила Московский Университет искусств, факультет станковой живописи и графики. Писать стихи начала еще в юности. Печаталась в районных, областных, центральных газетах, во всесоюзных альманахах, коллективных сборниках, журналах «Смена», «Волга», «Нижний Новгород».
Первая книга стихов «Черемуховый ветер» вышла в 1985 году и была удостоена премии на Всесоюзном конкурсе.
В 1990 г. вышел сборник «Срубы»,
В 1994 г. - «Березовый камертон»,
В 1998 г. - «Вятская песня»,
В 2001 г. – «Полынь на колокольне».
Сборник «Нагая веточка» составлен из стихов разных лет и посвящен 60-летию Победы в Великой Отечественной войне.
О РОДИНЕ
Край мой застенчивый, край негромкий,
Все в тебе мило от вьюг до гроз-
Шали полей с васильковой кромкой
И конопушки твоих берез.
***
Изба знакомая на месте.
Дворцом она казалась в детстве.
Прогнулась крыша под годами,
Как старой лошади спина.
Все отживает поздно - рано,
Но будет прошлому охраной
Душа, что, как неделя днями,
Заветной памятью полна.
Слово останется жить
Сгниют терема расписные,
А слово останется жить.
Высокое имя – Россия
Нам в душах до ямы носить.
Носить, как родного младенца –
Лелеять, баюкать, тужить.
Умрет горделивое сердце,
Но слово останется жить.
На мостике
Стою на мостике шатком я,
А в речке толпятся звезды.
В подкову крылатой лошадки
Мне хочется вбить свой гвоздик.
Чтоб шляпка его граненая
Кому-то в ночи сверкнула -
В морозы травинкой зеленою,
Снежинкой в жару июля.
…Глубинке служить бы надо
Хотя бы, как этот мостик…
В подкову лошадки крылатой
Вобью ли заветный гвоздик?
По поводу обмена паспортов
Так не хотелось расставаться
С моим «серпастым, молоткастым».
Осталась молодость в дали,
Где символы труда цвели.
То пурпурным, то золотым,
Таким понятным и простым.
Не хаю я орла, но все же
Тот серп, тот молот мне дороже.
***
На бедной Родине моей
«Звезды» штампуют.
А среди брошенных полей
Ветра лютуют.
Мой голос - мал, мой голос- слаб,
Я не мессия.
…Бредет с ухаба на ухаб
Моя Россия.
***
За полем, за рожью
Стою у остожья,
Стою.
Сквозь юность июня
Смотрю пригорюнясь
На юг.
Там лист зеленее,
Там небо синее
Там - ты.
Там ветер, я знаю,
Твои не стирает
Следы.
Они мне – как эхо.
Они мне - как вехи
Но – нет…
Ведь здесь я нужнее,
Ко мне здесь нежнее
Рассвет.
***
Вмерзли в лед заповедные звезды.
Вмерзли в быт мои юные дни.
…А стихи – концентрация прозы,
Чем короче, тем лучше они.
Было все первозданно и мило
Без тупых, поучительных слов,
Посредине весеннего пыла,
Как щепоти кленовых листов.
С бранью топится печка – «буржуйка»,
Как на весь белый свет осердясь.
А зима… А зима – чистоплюйка
Подбирает за осенью грязь.
В Таранках
Хорошо у нас в июне!
А вот осень - маята:
Там октябрь развесит нюни,
Как капризное дитя.
Хорошо у нас в июле!
А ноябрь ни то, ни се:
Ветер свищет, словно в дуле,
С кочки в яму- колесо.
Как прекрасно у нас в мае!
А декабрь - свирепый пес,
Я его все время хаю
И за тьму, и за мороз.
Но сказала мне береза,
Но шепнула мне ветла:
- Если б не было мороза,
Не ценили бы тепла.
В декабре
Тяжел и грозен взор декабря.
Он создал зиму не из ребра.
Зима – не Ева, он – не Адам.
Им не по райским бродить садам.
А им тяжелым махать крылом.
И чьи-то жизни пускать на слом.
И забирать им к себе сердца
Подружек мамы, друзей отца.
На лица наши морщины класть.
И делать старшими в жизни нас.
На прочность нашу любовь пытать.
…Им же когда- то весною стать.
Благословите…
Благословите неземные силы,
Заросшие и свежие могилы.
И весен баснословные пенаты.
И у оград мать – мачехи цыпляток.
Благословите недруга и друга –
/Тем и другим бывает в жизни туго/
Благословите пустыри и пашни.
Рассвет грядущий и закат вчерашний.
Благословите, силы неземные,
И старые сердца, и молодые.
Уверенных, растерянных, ущербных,
Как стройный тополь и кривую вербу.
Благовещенье
Ах, Благовещенье, ах!
Влажный апрель на устах.
Дева косы не плетет.
Гнездышка птица не вьет.
О, Благовещенье, о!
Ветхо снегов полотно.
И возвращается жизнь
После печалей и тризн.
Ты, Благовещенье, ты
Льдин погоняешь плоты.
Пусть они сгинут вдали.
Пусть будут ночи светлы!
Водоворот
Из поливальников гигантских
Ливень обрушился опять
И на Ивана, и на Ганса,
На люд простецкий и на знать.
И я бреду под этим самым
Демократическим дождем,
Что поливает избы, храмы-
Не струсит и перед вождем!
А нагулявшись под завязку,
Пополнив реки, ручейки,
Оставит пашню темной, вязкой
И…распадется на клочки.
Чтобы белесым испареньем
Вернуться к синим небесам,
И сочинить стихотворенье
Из тучек будущим дождям.
Лепестки
Какие непохожие все лица!
И все-то все живут на свой манер.
Цвет с яблони, как перья с лебедицы,
Ощипывает ветер-браконьер.
Цветы летят бело и обреченно.
Им в облака не сбиться никогда.
И едкий лютик - мелкий, золоченый,
Их жизненней, удачливей всегда.
Они падут на бронзовые пашни,
На тротуары, на репейный лист.
И птенчики на тополиной башне
На миг прервут свой желтоклювый писк.
Глотает ночь небесную водицу.
Ни марсов не видать и ни венер.
Цвет с яблони, как перья с лебедицы,
Дощипывает ветер- браконьер.
Непогода на родине
Ох уж эти небесные хляби.
В небе ползают тучи, как крабы.
И поет монотонным акыном
Скучный ветер над кривеньким тыном.
Подвывает ему исступленно
На разбитом проселке машина.
И в нелепых своих капюшонах
Пастухи гонят стадо в лощину.
Над окном тополиные лохмы.
В телевизорах байки да хохмы.
В милой Вятке, в Калуге, в Рязани
Телевизор вовсю петросянит.
А земля пропиталась дождями.
А душа пропиталась слезами.
Не о том ли восточным акыном
Скучный ветер все воет над тыном.
Луговая вольница
Страна моя июньская:
Раздолье – не раздольице !
А травы нынче буйные,
Как разинская вольница.
Их валят косы жадные,
Как царевы служивые,
Упрямо поднимаются
Они еще дружливее.
Вздымаются, кудрявятся-
Сильны корнями заново.
В них души непокорные
Степанов? Емельянов ли?!
Ночью
В полночь зло собаки лают,
Тьму октябрьскую хватают,
Как медведя за «штаны»
Неохватной ширины.
Ветер – бешеный бродяга,
Поиграть задумал флагом:
Вокруг мачты обмотал –
Хорошо, что не сорвал.
В эту темень, в эту сырость
Деревенька притаилась
На угоровых плечах,
Словно кот на кирпичах.
О религии
Не солнечные зайчики запрыгали,
А первый снег в осенней борозде.
Я думаю, придумали религию,
Чтоб человек держал себя в узде.
А мы порой такие бесшабашные:
Что нам гиенна и смола в аду!
И наши прегрешения вчерашние
Спокойно тлеют, как листва в саду.
Валилась ярость мрачными булыгами,
Сквозь грохот ветер выл: - Всему конец!
Наверное, придумали религию,
Чтоб ею гнали зверя из сердец.
А если бы по заповедям жили мы,
Не стало бы сирот и вечных войн,
Колхозных баб с надорванными жилами.
И каждый в мире был друг другу – свой.
Эпохи то кровавые, то нервные
И нет покоя на год./Что там век!/
Религию придумали, наверное,
Чтоб ею утешался человек.
Деревенский транспорт
Декабрь. И под снегом сокрыты
Гнилье и тягучая грязь,
А цинковый транспорт- корыто
Гремит и скрежещет, бодрясь.
Кто тащит в нем с газом баллоны,
А кто-то на хлебы муку.
Нетрудно тянуть под уклоны,
А в гору - как дуло к виску!
Особенно, если под старость,
Или когда точит болезнь,
Когда нашей юности парус
Обвис, потускнел и облез.
Весеннее утро
Цветет черемуха ранимо.
На травах росы, словно ртуть.
Голубокровным дворянином
Лежит, покуривая, пруд.
Под сбросом вспыльчиво клокочет
Вода без отдыха и сна.
А лету газовый платочек
Бросает под ноги весна.
Корни
На дачи к богатым приходит удача.
А эта изба… Вы же видите сами,
А эта изба, словно старая кляча
С прогнутым хребтом, со слепыми глазами.
Вся жизнь – в городах, там театры и храмы,
Там море огней между адом и раем.
А наша деревня… Вы видите сами –
Она в темноте, в нищете вымирает.
Больших городов многошумная крона
Огромного и разноцветного древа.
А хлебные корни, духовные корни,
Сердечные корни остались в деревне.
А ржавые ветры все дуют, оскалясь,
И древо шатают, а корни страдают
И тянутся в струнку, за землю цепляясь,
Ни в чем, никого больше не укоряя.
Скворцы
Кустодиевской купчихой
Глядит на закат зима.
За морем скворцы, скворчихи
От севера без ума.
Здесь дрогнут кусты нагие
У замкнутого села…
Не ведают ностальгии
Лишь куклы да чучела.
Закаты краснее клюквы
В стране оголтелых вьюг.
Нацелены птичьи клювы
на север!
Спасибо, юг.
Высокий угор заречный
То розов, а то свинцов.
У старой моей скворечни
Ждет небо моих скворцов.
***
С неба звезд золотую морошку
Не в корзины – в сердца соберем.
Ах, рябина, ведь ты, как матрешка,
Разрисованная сентябрем.
От восторгов моих молчаливых
Ярче листья и шляпки опят.
Бабье лето богато, красиво,
Да уходит, уходит опять!
Ветру ставни в ладоши захлопали
Не за то ли, что гонит он лето,
Что с ни в чем неповинного тополя
Золотые сорвал эполеты.
«Я тоскую по родине…»
/из песни/
Все родное обглодано.
Все мое – не мое.
И тоскую по родине
Я в пределах ее.
Вытесняет нахраписто
Ее светлый язык
На все сферы наляпанный
Иноземный ярлык.
Топлю печку…
Задышал подтопок, закряхтел,
Зацвели в нем огненные розы.
Сколько там еловых сгинет тел
В наши знаменитые морозы!
Думаю, а ели те росли
На глазах прабабки и прадеда.
Станут нынче горсточкой золы
Да теплом, что будет до обеда.
Жизнь моя, а разве ты – не то?
Прогоришь, как желтое полено,
Одарив любимых теплотой
Перед тем, как сгинуть во Вселенной.
Рано утром
Стою на маленьком острове,
То в небо гляжу, то в воду-
На петуха пышнохвостого
Там облако так походит.
Секунда, и крыльями всхлопнет
И загорланит звонко,
И эхо подхватит тонко,
И тишь, словно шарик, лопнет.
Деревня Мырмыг
Ржаная колыбель ржаного хлеба
Та и не та под равнодушным небом,
Где в речке быстрой солнышка осколки
И неизменный газик на проселке.
Здесь жизнь течет почти всегда неспешно
От звезд вечерних к ноченьке кромешной.
В отличие от суетной столицы
Здесь редко встретишь молодые лица.
Мне здесь идти к последнему прощенью,
К последних птиц лазоревому пенью…
Все те же в речке лунные осколки
И с шлейфом пыли газик на проселке.
Из поездки в Уржум
Та ночка звездами слепила,
Как бижутерией лоток.
А дочь ПОЭТА подарила
Мне с головы седой платок.
Квадрат цветного кашемира,
Как талисман, я берегу.
Как отблески иного мира
На тихом вятском берегу.
Гляжу в водицу и зарницу-
Там пропечатано точь- в –точь:
- Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
***
Скрестились шпаги двух эпох-
Та, что наглее, победила.
Кровавейший переполох
Она и породила.
И сгустки стай над головой
Черно – непримиримы:
По детям плачь, сиротский вой –
Такие вот экстримы.
Я вопрошаю: где ж ты, БОГ?
Или глядишь немило?
…Скрестились шпаги двух эпох-
Что злее, победила!
Копаю картошку
А картошку копать - не играть на трехрядке,
Да еще попадаются, лето круша,
Полосатые крылья жуков колорадских,
Словно флаг США.
Беспардонны такие заморские гости:
Ты, вятчанин - крестьянин, смотри, не зевай,
А то сгубят они очень запросто - просто
Дорогой урожай!
Не боятся они ни отрав, ни острастки,
Сатанинским отродьем всю зелень круша.
Полосаты их крылья – жуков колорадских,
Словно флаг США.
***
Были тропинки-
Стали овраги.
Были дубинки-
Стали бумагой.
Стали снежницей
Белые мухи.
Были девицы-
Стали старухи.
Были петровки-
Будет Крещенье…
Все в перековку –
Вечно движенье.
Ветер в августе
Проклюнулась отава на покосах,
А яблони в саду стоят на сносях,
И, ветками качая тяжело,
Красой нездешней радуют село.
Им бешеные ветры непогоды
Страшны, как преждевременные роды.
Они хотят покоя и тепла,
Чтоб даль была приветливо - светла.
Они хотят, чтоб грубый ветер стих-
Дал доносить им деточек своих.
Молитвою любви гоня беду,
Стоят на сносях яблони в саду.
Нагая веточка
В ограде запах сенный.
Февраль, как белый гусь.
А я, как день весенний,
То плачу, то смеюсь.
Сама себя ругаю.
Хвалю себя сама.
Ах, веточка нагая,
Пройдет, пройдет зима.
И май тебя нарядит.
Я – скину пальтецо
И выйду из ограды
На яркое крыльцо.
Ах, веточка нагая-
С тобою мы друзья.
Сама себя ругаю-
Хвалить себя нельзя!
О ВОЙНЕ
Старые сержантские погоны
Мать хранила до последних дней-
В двух прямоугольниках
суконных
Оживала юность перед ней
Накануне 22 июня
Колыша осоку пульсирует ключ,
И лесу за шиворот капает с туч.
И бродят по лугу цветов табуны-
И все это было за миг до войны.
И верный искусству, в мерцаньи ночей
Такой беззащитный поет соловей.
Две ДВОЙКИ еще не зловещи стране,
И песни бравурны еще о войне.
И ясен закат, как над куполом флаг.
И мама мечтает попасть на юрфак.
Над книгой сидит до рассвета она…
А ей уж погоны готовит война.
Еще не свистит смертоносно свинец.
Еще о гармони мечтает отец.
И юности чарка полна и хмельна…
Но целит в нее из-за Буга война.
Вдова
Нет, догоранье- не горенье,
Цветет на угольях сиренью.
Нет, ожидание - не встреча
Мою любовь передадут.
Твои друзья и командиры,
Мальчишек нынешних кумиры,
Из-за кровавого заречья
Колонной тяжкою идут.
На всех ли музыки хватило?
И вот афганское светило
В последний раз лучом скользнуло
По орденам друзей твоих…
А я волчицей бы завыла
Смертельно раненной навылет.
А я бы вечным сном уснула…
Но я ведь мать детей твоих!
О, наши песни, наши даты!
Не госпитальные палаты,
Не пытки в них, не вертолеты,
И не кровавые пески.
Кому-то солнечно в Термезе,
Кому-то сумрачно в Термезе,
А я, как от воды болото,
Неизлечима от тоски.
Нет, догоранье, не горенье,
Цветет на угольях сиренью.
Какая боль - чужие встречи
До сердца самого прожгли!
Твои друзья и командиры,
Мальчишек нынешних кумиры,
Из-за кровавого заречья
пришли.
На Родину пришли.
***
Фронтовик и фронтовичка,
Воспитали вы меня,
Так, что въелась в сердце лычка
Цвета дыма и огня.
По провинциям Отчизны
Среди зерен, половы,
Я несу ее по жизни,
Как несли до смерти вы.
Снова капли, словно гвозди,
В гроб зиме апрель вобьет-
Заискрится майский воздух,
Будет дел невпроворот.
Но среди забот привычных,
Ночью темной, в блеске дня,
Не погаснет в сердце лычка
Цвета дыма и огня.
Белые русла
Брела я по руслам забытых ручьев
Их песни былые у сердца держала.
На длинный подол нацепляла репьев-
Прошедшего года колючие жала.
Мне слышались речи далеких эпох,
Где были репьи и острей, и зубастей,
Где бешеный пес в своем логове сдох,
Но беды с собою не взял и напасти.
Не взял он с собою ни подлость, ни грязь –
Оставил нам много и сора, и гнили,
Наверно, чтоб мы, со всем этим борясь,
Крупиночки правды дороже ценили!
Мамина присказка
Говорим: - Судьбина злая.
Кто, что знает наперед?
-Все мы можем, все мы знаем,
Но нам страшно не везет.
Это мама говорила,
Ироничная была,
А в иронии вся сила,
Словно соль среди стола.
У зенитки, под бомбежкой,
Как бы выжила она
В огромаднейших «сапожках»,
Что вручила ей война?!
Без иронии, под всхлипы
Прервалась бы жизни нить:
Те, кто ныл, скорее гибли,
А вед всем хотелось жить!
…Относись к себе построже,
Лей на рану едкий йод.
-Все мы знаем, все мы можем,
Но нам страшно не везет.
Работа и песня
Деревни,
Ряд кормильцев ваших
Ополовинила война.
Белеет возле темной пашни
Берез осенних седина.
Пласты земли подхватят зерна
Под полупесню, полуплач,
Чтоб сытный, хоть пока и черный,
Был на столах у всех калач.
И чтоб погинули навеки
Голодный год, травяники,
Чтоб отражались звезды в реках,
Вплетались девушкам в венки.
Песня старого солдата
У мая характер неровный,
То синь он приносит, то стынь.
Дарует он праздник наш кровный-
Его я встречаю один.
Уже двадцать лет на планете,
Подумать – уже двадцать лет!
Тебя, моя милая, нету,
Тебя, моя спутница, нет.
А память суровою ниткой
Сквозь годы и пропасти дел.
Ты вспомнила б вашу зенитку,
А я бы про «дуглас» запел.
Ты вспомнила бы Заполярье
И тяжесть девичьих судеб,
А я бы пропахшую гарью
Приволжскую знойную степь.
Потом бы мы все помолчали,
А дочь бы гитару взяла.
И наши бы песни звучали
В избе посредине села.
Так небо печально и плоско,
Как будто бы все в сизарях,
Но яркой, но алой полоской
Встает молодая заря.
Люблю этот месяц неровный,
Душой прикипаю к нему…
Еще один праздник наш кровный-
Его мне встречать одному,
А память - суровою ниткой
Сквозь годы и пропасти дел…
Ты вспомнила б вашу зенитку,
А я бы про «дуглас» запел.
Песня фронтовичек
Эта боль не уменьшена
И бинтом тишины.
Пели русские женщины-
Ветераны войны.
Ох, года эти, годики –
Все по кругу бегут,
Как старинные ходики,
Деревенский уют.
Задушевные часики-
Гирьки- шишечки вниз,
Счастье, горе, ненастие
Отмеряете - жизнь.
Пуля рядом просвистнула
На далекой войне,
Уцелеть да и выстоять
Вышло вам и стране.
Пароходу причаливать-
Время капает с плиц,
Как слезинки прощальные
С ваших сморщенных лиц.
Взгляд из глубинки
Живем не шатко и не валко,
Все, в общем, зная наперед:
Мужьям охота да рыбалка,
А женам - дом да огород.
И это вовсе не химера.
Кто возразит мне, что не так?
Властям - все блага и карьера,
Нам - обещанья всяких благ.
Гляжу на села, на столицу,
И все сильней обид накал:
Вот за такую жизнь десницу
Отец на фронте потерял!
Белые стихи о безумной старухе
Жила в деревне старуха
Была она одинока,
Как дерево среди поля.
В войну потеряла сына,
В войну потеряла мужа,
И помутился разум.
Я помню, она ходила
И про огонь шептала,
И собирала щепки.
Делила их на две части,
Творила молитву странную
Над грудками мусора.
А лето знойное было,
И все боялись - деревню
Безумная подожжет.
И выбирали время,
И уносили щепки,
Чтоб истопить в печах.
Она собирала другие,
И снова на том же месте
Их складывала в костры.
А я, осмелев однажды,
В июньский стеклянный вечер
Решилась ее спросить:
-Зачем же Вам эти щепки,
Сбивая больные ноги
По улице собирать?
Она на меня взглянула
Младенческими глазами
С морщинистого лица:
- Один огонек для сына,
Другой огонек для мужа
Велел развести Господь,
Чтобы согреть их души
И указать дорогу
В родимую сторону.
И наклонилась, сгорбясь,
И вызвала во мне жалость,
Острую, как игла.
И мне поджечь захотелось
Щепки, что собирала
Любящая рука.
И я подожгла.
И пламя
Металось и призывало
Те души, и грело их.
Старуха рядом сидела,
И мелко дрожали руки,
И голова тряслась.
А на другое утро
Остановилось сердце.
Закрылись навек глаза.
…Не стало безумной старухи,
И, может быть, наконец-то
Она обрела покой.
Старая гитара
Покрылась пылью старая гитара,
Полвека струны звонкие молчат.
Не вспоминают ритм мелодий старых,
Слова забытых песен не хранят.
Не блеск, и не застолий натюрморты,
И даже не колес вагонных стук:
Гитара эта, гриф ее потертый
хранит прикосновенья легких рук
той девочки, что рядышком с портрета
В ушанке серой смотрит из войны.
…Романсы смолкли и баллады спеты.
И нет звучнее этой тишины.
Много лет назад
Жила когда-то я в селе Ошлань,
Молоденькой была, как ты, сыночек,
Носила алый газовый платочек,
И каждый день был светел и желанн.
Влюблялась, ненавидела, клялась,
Петь песни никогда не уставала,
Стихами сто тетрадок исписала,
И рисовала церковь сотни раз.
В страду столбом стояла в церкви пыль-
Там веяли пшеницу и сушили.
На стенах высоко святые жили,
/Где варвар штукатурку не оббил/
Грузовики везли с полей зерно,
И бабы его в церкви принимали.
В руках своих натруженных качали,
А после пили красное вино:
-Помянем, бабы, наших мужиков-
Николу, Васю, Осипа, Ивана,
Семена, Спиридона, Петрована,
Что не сносили на войне голов.
-Ой, сколько не сладко это вино!
Скажу я под него теперь особо,
Что даже слобожанскую зазнобу
Я Ванюшке простила. И - давно.
Ну, погулял, ну - попил, экой гром!
А кто его зарывней, бабы, робил?
Поди - ко, угонись за ним, попробуй,
Что с плугом, что с косой, что с топором!
-А мой-то Осип, бровушки дугой,
Да и гармонь веселая дугою!
Пусть жизнь соленой протекла рекою,
Но никогда не нужен был другой!
-А мой-то, бабы, Господи прости:
Ведь Спиря был, как маленький робенок,
Что испотачен с зыбки и с пеленок-
Неси его, коль силы есть нести.
Несла его по жизни на горбу
С семеркою робеночков впридачу…
А я стою, а я душою плачу
Читая их нелегкую судьбу.
Вот видишь, сын, дорога позади,
Но оглянуться мы должны, мой милый,
На грозный гром, на тихие могилы.
И, Господи, нас всяких рассуди.
***
Во все века мужчин игрушки
Остры, кровавы, горячи.
Я ненавижу ваши пушки
Ракеты, танки и мечи.
Слезами вымыты перроны
Невест, и жен, и матерей.
Святое дело- оборона,
Но ты, родной, вернись скорей.
Сестре, что вырастила сына,
И мне, что выращу вот-вот
К чему кровавые крестины
И искаженный болью рот!
С утра молюсь и восклицаю
Среди улыбчивой зари:
-У всех, кто войны замышляет
Создатель, разум отбери!
Памяти Ю. В. Друниной
Гаснут грустные звуки вальса.
Отказали, как тормоз, нервы?
Или год этот Вам казался
Безысходней, чем сорок первый?
Под тяжелым ноябрьским кровом
И цветам, и поэтам плохо.
Нынче в Вашем лице бескровном
Я оплакиваю эпоху.
Вы прошли в молодые лета
Сквозь войну по земле горящей!
А осколки идеи метят
Прямо - в сердце.
И насмерть - чаще.
Земляки
Голубой лебеды запахали метелки,
Запахали нужду, но не память о ней.
Ухожу я в луга, ухожу за проселки-
Там следы нахожу дорогих мне людей.
Мне расскажут о них раскаленные ветры
Посредине июля в полуденный зной
Наизусть, без каких бы то ни было, метрик
И пахнет на меня их далекой весной:
Вот по пашне идут вереницею строгой-
Веерами на солнце блестят семена,
Вот идут на войну- посошок на дорогу
Им подносят то мать, то сестра, то жена.
Сколько их упадет на тяжелый суглинок
У нерусских дорог и у русских стогов…
В нашем флаге победном над дымным Берлином
Есть крестьянская кровь и моих земляков!
«Вшивая» рота
/так называли себя бойцы банно - прачечных отрядов/
Говорили Вы мне, смеясь:
-Я служила во «вшивой» роте,
За войсками хлебала грязь.
Эх, война, нет страшней работы.
И черней, и кровавей - нет:
Постирай-ка белья с полтонны!
Не до блеска иных планет,
И никак не до взглядов томных.
В мыле, в смраде, в поту. Да в кровь
Были стиркою руки стерты.
Легче сто подоить коров!
А на фронте - мы третьим сортом.
Не у всех фронтовая жизнь
Героического покроя.
Сокол мчится на крыльях ввысь-
Но и мы за него горою.
«Рота вшивая» и обоз,
Ногти съедены хлоркой, мылом.
Но…не надо ни ос, ни слез-
Мы любили, мы были милы.
Пусть поэты нас обошли
Той возвышенною строкою,
До Берлинов, до Праг дошли
Мы - солдаты, и мы - герои.
Немецкий штык
На поганое дело,
На кровавое дело
Отлит был этот штык:
Стать губителем жизни,
Стать творителем смерти
Призван был этот штык.
Европейскою кровью
Он натешился вволю
Фирмы «Золингер» штык.
Но с фашистской винтовки
Снял его под Москвою
Русский вятский мужик.
…Много вод убежало.
Много листьев истлело-
Сточен профиль штыка:
Им щепает лучину
На растопку для печки
Внук того мужика.
***
Баяна ремни я на плечи надену
И выйду, робея, на клубную сцену,
И песню про синий платочек спою.
И маму представлю, что в вечер весенний,
Сестренку мою посадив на колени,
«Платочек» поет вместо баю-баю.
Сукна боевой материнской шинели
Коснуться ладони мои не успели-
Давно износила сестра пальтецо…
Но в память о маме остались медали,
Любимые песни и мирные дали,
И тополь, роняющий пух на крыльцо.
Родители
Ах, родители-
Победители.
Что в минувшей вы жизни видели?
Что вы видели?
Чем вы ведали?
Часто ль досыта вы обедали?
Перемолота
Ваша молодость
На фронтах войны не за золото.
Не за серебро,
Не за платину…
Вам бы теплый дом, да с полатями.
Да с резным крыльцом,
Да с дверным кольцом,
С палисадником на восход лицом.
По чужим углам
Все не так же там:
Там и мак не мак,
Там и рубль- пятак.
Душу гложет зверь-
Рвет когтями дверь.
Как черна тоска от родных потерь…
Ах, родители-
Победители,
Что в прошедшей вы жизни видели?
Старые снимки.
1.
Я это старинное фото
В руках не впервые держу.
Спасибо тебе за работу,
Безвестный фотограф, скажу.
Дед снят был, отчетливо вижу,
На фоне далекой горы,
А рядом - богиня, не ниже
В платке милосердной сестры.
Как молоды - глазу отрада!
И сабля в руке для красы,
И на фуражке кокарда,
И в тонкую нитку усы.
На гимнастерке солдатской
Четыре «Георгия» в ряд!
Знать дед, хоть и «лапотник» вятский,
Был стойкий и храбрый солдат.
Да, видно, и сердцем не промах-
Какую себе отхватил!
В глазах ее длинных и темных
Ответ ли, вопрос ли застыл?
Известно, терзаться не стоит,
Хоть жалко и горько до слез,
Дед с саблей своей именною
Невесту домой не привез…
Кресты за божницей забыты-
За кровь и отвагу дары…
Богиня же в землю зарыта
В платке милосердной сестры.
2.
Эту, в рамке с позолотой,
Фотокарточку я знаю.
Там слова на обороте:
От Урсулы - Николаю.
Чуть пониже и правее-
Месяц август, сорок пятый…
А меж строчек: «Завладею
Сердцем русского солдата».
Это выдумка, пожалуй,
Головы моей горячей,
За соседку, тетю Валю
Мне обидно, не иначе.
Что не вышла красотою
Перед этой иностранкой,
Что к ненастью ноги ноют,
Что давно не та осанка,
Что ладони в темных речках
И царапинок, и трещин,
Что дешевое колечко
В палец врезалось навечно.
Березы
Оправдались все прогнозы:
К ветру был закат румян.
Отправляют в путь березы
Самолетики семян.
За равнины и за кручи,
За лесов зеленый тын.
Этот ветер им попутчик,
И слуга и господин.
Курс - на запад, ветер, помни:
Где-то там – отец сказал-
В год военный, переломный
Дед мой без вести пропал.
Отыщите холмик малый,
Встаньте стайкою берез,
Дед услышит - вас послали
Из деревни, где он рос.
памяти О. М. Любовикова
1945 год.
Загнаны кровавые гуляки
Словно крысы мерзкие в тупик.
И застыли танковые траки,
И замолкли пушки не на миг.
Не играл с войною, с пулей в прядки
Синеглазый старший лейтенант.
Но вернулся в город свой на Вятке
И сберег свой песенный талант.
Шел с вокзала легкий, загорелый,
Взгляды встречных девушек маня.
…Я бы тоже на него смотрела-
Не было тогда еще меня.
В молодых глазах плескалось небо,
Оттеняло зарево петлиц.
Как давно на родине он не был!
Сколько всюду симпатичных лиц!
…Так он шел по городу с вокзала,
Орден под шинелью на груди.
Позади окопы, смерти, залпы.
Жизнь, что бесконечна – впереди!
1995 год
Жавороночек чуть виден,
Он поет, кружа:
Имя редкое - Овидий,
Редкая душа.
Жаворонок легкокрылый –
От малютки – звон:
Облака там в небе, или
Лыжный батальон?
Там, по небу, в маскхалатах,
Юноши летят?
Госпитальные палаты?
Или майский сад?
…Я тоски своей не выдам.
Плачу, чуть дыша:
Имя вечное – Овидий,
Вечная душа.
Памяти моего ученика
Матвеева Алексея.
1.
Мальчик за дальние земли погиб.
Матери голос от плача охрип.
Вторит ей рельса холодный изгиб,
Лес повторяет сквозь шелест и скрип:
Мальчик за дальние земли погиб.
Мальчик не сядет к родному столу,
Даже у ели, что встала к углу,
Выжало горе густую смолу-
Желтые слезы ползут по стволу:
Мальчик не сядет к родному столу.
Мальчик был честен, надежен и прям.
Гроздья рябины лежат между рам,
Словно тюльпаны подходят к горам –
Сколько их видел весною он там!
Мальчик был честен, надежен и прям.
Мальчик навеки остался бойцом…
Будет другой с обручальным кольцом.
Будет другой со счастливым лицом
Любящим мужем, и нежным отцом…
Мальчик навеки остался бойцом.
Мальчик за дальние земли погиб.
Мальчик не сядет к родному столу...
Мальчик был честен, надежен и прям.
Мальчик навеки остался бойцом.
2.
Орден
В родимых лесах без него поспевает черника.
Не он сеновал набивает в жару до стропил,
А орден, который парнишка видал только в книгах,
На школьный пиджак его молча отец прикрепил.
Какой это ворон нам беды такие накаркал:
Посмертно награда, посмертно печаль и любовь.
А в небе луна стеариновым тусклым огарком
С трудом прожигает кисейную ткань облаков.
Утрами скворец вылетает из теплой дуплянки,
А мать молодая глядит и глядит на восток,
И вся в одуванчиках желтых у дома полянка…
Ах, родина, родина – вечный, нетайный восторг.
…То годы ползут, то они пролетают мгновенно.
Не встречу его я ни с ношею, ни налегке.
А орден, который он видел лишь в книгах военных,
Так больно сверкает на школьном его пиджаке.
Послевоенные дети
Послевоенной деревни дети-
Глаза большие, крутые лбы.
Полуголодны, полураздеты,
Но нас и вовсе могло не быть.
Нас неумело отцы качали,
Махрою крепкой в лицо дыша,
Как мы легки им тогда казались
После винтовок и ППШ.
Они литовкой луга косили.
На тяжких «сталинцах» жали рожь.
Рубили избы - да как рубили!
- Берешься - делай, а зря- не трожь!
Но рек не выпить. Но гор не сдвинуть.
Но раны, раны отцов родных…
И в нашем классе у половины
К концу учебы не стало их.
Как пахнет рожью июльский вечер,
Как много в небе цветной пыльцы!
Послевоенной деревни дети –
Солдаты были у нас отцы!
Отец
Нечасто мне письма приходят
С клонящейся влево строкой –
Отец с сорок третьего года
Все делает левой рукой,
От свертыванья «ножки козьей»,
От латок на валенки мне,
И до работы в колхозе,
А правая с ним лишь во сне.
Ох, как левуха уставала
Лечить для полей трактора!
Мазут же с нее отмывали
То мама, то я, то сестра.
Ладошка совсем небольшая,
Шершава, как бок наждака.
…А правый рукав не ветшает –
Заправлен в карман пиджака.
Встреча
Гремело в южной стороне.
Ломались молний стрелы.
Он правил бритву на ремне-
Ты на него смотрела.
Светла волна волос густых,
Глаза, как на иконе.
Один просвет и две звезды
На полевом погоне.
Вам для знакомства миг был дан
Войною где-то в Польше…
Ушел в разведку лейтенант-
Не виделись вы больше.
Той встречи не забыла ты
Словно «Землянки» строки,
Лица славянского черты,
Порез на подбородке.
И васильками по стерне
Свет давнего, былого-
Он правит бритву на ремне,
А ты в пилотке снова.
Бабушка
Жгла сердце, срывала кожу
Невидалой злобы плеть.
И в шинели, у зенитки,
Мать была меня моложе
На шестнадцать длинных лет.
В дебрях ненависти дикой
За ордой ползла орда,
Чтобы мы с моим сынишкой
Нашей Родиной великой
Не гордились никогда.
Чтоб по варварской науке
Не явились мы на свет.
Но в шинели, у зенитки
Встала бабушка за внука
В девятнадцать звонких лет.
Дядя Гриша
Был невысок и смугл он.
В одном сапоге протез.
Жег дядя Гриша уголь
Для кузницы МТС.
У речки веселой, верткой,
Как ящерка на коре,
За толстой, железной створкой
Томились дрова в жаре.
Токарною стружкою вился
Дымок то в туман, то в синь,
То дождь, как пустые гильзы
Звенел на листах осин.
Как комнаты темный угол
Был в непогоду лес.
Жег дядя Гриша уголь
Для кузницы МТС.
Мы знали и не гадали,
Что дядя на фронте был,
Хотя не носил медали:
В кисете, в шкафу хранил.
Не говорил про нужды,
Про раны свои молчал.
Ждал сыновей со службы-
В Германию письма слал.
…Время во все педали
Жмет – никого не ждет
Сколько весной проталин
Столько в судьбе забот.
Если уж очень туго
Вспомню: когда-то здесь
Жег дядя Гриша уголь
Для кузницы МТС.
Возвращение с фронта
Ты идешь - и упруга походка.
Ты идешь - и травинка во рту.
На кудрях серебристых пилотка
А деревня в июльском цвету.
Деревенька глядит из окошек
На широкие лычки погон.
Тополиного пуха пороша
Мягко стелется под сапогом.
Ах, деревня! Сквозь холод и сырость,
Сквозь тоску травяных калачей
Ей твое возвращение снилось
Все четырнадцать сотен ночей.
О ездовом и коне
Нерусские воды
закат окровавит.
Над берегом
адовый вой.
От мук избавляя,
у той переправы
Пристрелит коня ездовой.
Толкнется винтовка…
А на сердце – камень:
-За пулю, Буланка, прости!
В истертых подковах
мелькнут пауками
Чужих самолетов кресты.
И рядом со смертью,
Ослепший от дыма,
Подумает, слез не гоня:
-Подростки и бабы
в деревне родимой
Впрягаются вместо коня.
9 Мая
В час свиданья пахоты и плуга,
В час прощанья половодья с лугом
Будет даль спокойна и чиста.
На свою единственную руку
Ты посадишь маленького внука
В майский день, 9 числа.
Над парящей бусоватой дымкой
В небе жаворонок невидимкой
Зазвенит, как много лет назад.
Под окошком возле рыхлых грядок
Грач пройдет, блестя своим нарядом,
Невозможно важен и носат.
А внучонок, на руке у сердца,
Залепечет что-то так усердно,
Трогая ладошкой ордена,
И впервые без привычной боли
Вспомнишь ты о снежном, в минах, поле-
О руке, что отняла война.
В ночном небе
В небе звезды задрожат
Как под ветром незабудки
Или армия солдат
Закурила самокрутки?
Или там у них привал
После трудного похода?
…Но не слышно запевал-
Заглушают звуки годы.
Млечный путь - он над крыльцом
Нескончаемой колонной.
Мама там и дед с отцом,
Только в разных батальонах,
Из ночи выходит сад.
Набирает утро силу.
…В небе армия солдат
Самокрутки загасила.
Аккордеон
То синицами, то журавлями
Улетали и таяли дни.
Феврали отступали с боями
За леса, за поля, за плетни.
Я умела играть на гармони-
Свел с ума меня аккордеон.
Как о нем тосковали ладони!
Как же мучал меня один сон:
Зимний сон - будь весна или лето-
Ветер снегу под дверь навьюжил,
И в холодном суметике этом
ОН, синея мехами, лежит.
Лишь по лесенке с печи спуститься-
Двери в сени совсем не скрипят…
Журавлем улетает синица-
Поспешила проснуться опять!
Этот сон все имел основанья:
В доме рядом был аккордеон,
И хозяин его, дядя Ваня
Мог играть «Краковяк», «Вальс – бостон»,
И «Коробушку», и «Зимогора», -
Вспоминать, так не будет конца.
Пальцы ловкие прыгали скоро
Как дожди по ступеням крыльца.
Дядя Ваня играл безупречно-
Вся деревня сбегалась к нему!
И струились мехи, словно речка
Повинуясь ему одному.
Сердце билось до слез и до счастья-
Лучше мог лишь весной соловей!
Дядя Ваня говаривал часто:
-Это мой самый главный трофей!
Мне обиду не выразить словом:
Были мама с отцом на войне,
Почему же такого трофея
Не достали, не вывезли мне?
… А у мамы в коробочке желтой
Пара старше - сержантских погон
Да лоскут парашютного шелка.
А отец не привез и того.
Поют ветераны
Сердце - к сердцу, не то, что с экрана,
Где сигналов космических лед.
О России поют ветераны,
И душа ее с ними поет.
А за окнами сельского клуба
Мрак и холод, и путь в никуда…
Но на сцене, о, сколько голубок –
Не страшна никакая беда!
А на сцене такие мужчины,
Что фашистов развеяли в дым!
Да неужто мы наши вершины
За здорово живешь отдадим?
Ветераны поют о России,
О разлуках, о встречах поют.
А за окнами ливни босые
Слезы русские, светлые льют.
Платок из парашютного шелка
Помню я, мама носила
Словно венок,
Из парашютного шелка
Тонкий платок.
С фронта другого трофея
Не принесла…
Молодость канула светлой
Каплей с весла.
Я была маленькой, глупой,
И невдомек
Было мне - что он скрывает
Этот платок.
Может, о друге погибшем
Память берег?
Из парашютного шелка
Белый платок.
В лужах, разбросанных ливнем,
Плавал закат.
Мама у рощи стояла.
Светом богат
был каждый ствол и листочек
Милых берез,
Как человек, если вышел
С честью из гроз.
И снежно - бел, и прохладен,
Так же, как ствол
Был на кудрях поседевших
Памятный шелк.
Письмо матери с войны
Где обитают злые боги,
Там жалость вовсе не с руки.
Там, на задымленной дороге,
Рты пораскрыли сапоги.
Ах, матушка, все ноги в ранах,
И прошлое разбито вдрызг…
За сына, что тебя тиранил,
Ты Богу доброму молись.
И я вернусь, чтоб опровергнуть
Твоих сомнений короба
Навстречу утреннему снегу
И…пониманию себя.
И вырвусь я, вернусь из ада,
И не прерву родную нить,
Чтобы любить, чтоб жить, как надо,
Чтоб на руках тебя носить!
Маме моей
На той жестокой на меже,
Обильно политою кровью,
Нет, не была ты ППЖ-
Была подругой и любовью.
Твой капитан, твой командир
Так тосковал по Беларуси!
А там командовал кумир
Нацистской невозможной музы.
Там у него семья была:
Дочь Света и жена Тамара…
И на запрос беда пришла,
Что сгибли все в пылу пожара.
А у тебя отец в местах,
В местах «не столь уж отдаленных».
И в этом страх, и в этом крах
Несправедливости полона.
Вас бросила друг к другу боль
И дочь Светлана появилась.
…А на висках ее та соль,
Что с гимнастерок не на вырост.
***
От горьких слез распухли веки
Истерзанной моей страны
И опускается за веком
двадцатым
Занавес Чечни.
Кровавый занавес Чечни.
Опять хватаются за вилы,
Пускают «красных петухов».
Чем же мы бога прогневили?
Над нами чьи глухие были
Нависли тяжестью грехов?
И эту сумрачную тяжесть
Опять делить по-братски нам
На слабых жен, на мощных стражей,
И на грудных детишек. Также
На птиц, на зверя по лесам.
Нас убеждали: жизнь бесценна.
Мы эту заповедь храним.
Под зимний хруст, под звон весенний
Двадцатый век уйдет со сцены.
Как страшен занавес за ним.
Рассказ белоруса
/быль/
Там, где бук качает кроной,
Там, где речка с перекатом,
В Беларуси разоренной
Я родился в сорок пятом.
В мокрой, сумрачной землянке
Где царили боль и жалость,
На краю лесной полянки
Детство раннее осталось.
…Хату выстроили позже-
И покинули землянку.
Стала матушка моложе
И приветливей полянка.
И над этою поляной
Ветры дули только с юга.
С черноглазою Светланой
Повстречали мы друг друга.
В школу бегали вприпрыжку,
За одной сидели партой,
И одни любили книжки,
Над одной склонялись картой.
А еще играть умела
Светка на аккордеоне:
«Перепелочку» все пела,
Да «мое сердечко стонет».
Уносилась песня в дали-
Как я слушал ее гордо!
Школу кончили. Мечтали
Поступить учиться в Гродно.
Был июль. Был час отъезда,
И дождило понемногу.
Капли падали отвесно
Нам на плечи, на дорогу.
…Не забыть мне это утро-
Света, Светочка, Светочек!
На головке чернокудрой
Чайкой розовой платочек.
Ты за бабочкой, цветком ли
Вдруг с тропинки поспешила…
…Земляные в небе комья
И платочек твой кружило.
…Стали дни болотной тиной.
Ветры дуют только к югу:
Двадцать лет таилась мина,
Чтоб убить мою подругу.
Маргарита Геннадьевна Котомцева - член Союза писателей России. Родилась в деревне Мырмыг Богородского района Кировской области. Заочно закончила Московский Университет искусств, факультет станковой живописи и графики. Писать стихи начала еще в юности. Печаталась в районных, областных, центральных газетах, во всесоюзных альманахах, коллективных сборниках, журналах «Смена», «Волга», «Нижний Новгород».
Первая книга стихов «Черемуховый ветер» вышла в 1985 году и была удостоена премии на Всесоюзном конкурсе.
В 1990 г. вышел сборник «Срубы»,
В 1994 г. - «Березовый камертон»,
В 1998 г. - «Вятская песня»,
В 2001 г. – «Полынь на колокольне».
Сборник «Нагая веточка» составлен из стихов разных лет и посвящен 60-летию Победы в Великой Отечественной войне.
О РОДИНЕ
Край мой застенчивый, край негромкий,
Все в тебе мило от вьюг до гроз-
Шали полей с васильковой кромкой
И конопушки твоих берез.
***
Изба знакомая на месте.
Дворцом она казалась в детстве.
Прогнулась крыша под годами,
Как старой лошади спина.
Все отживает поздно - рано,
Но будет прошлому охраной
Душа, что, как неделя днями,
Заветной памятью полна.
Слово останется жить
Сгниют терема расписные,
А слово останется жить.
Высокое имя – Россия
Нам в душах до ямы носить.
Носить, как родного младенца –
Лелеять, баюкать, тужить.
Умрет горделивое сердце,
Но слово останется жить.
На мостике
Стою на мостике шатком я,
А в речке толпятся звезды.
В подкову крылатой лошадки
Мне хочется вбить свой гвоздик.
Чтоб шляпка его граненая
Кому-то в ночи сверкнула -
В морозы травинкой зеленою,
Снежинкой в жару июля.
…Глубинке служить бы надо
Хотя бы, как этот мостик…
В подкову лошадки крылатой
Вобью ли заветный гвоздик?
По поводу обмена паспортов
Так не хотелось расставаться
С моим «серпастым, молоткастым».
Осталась молодость в дали,
Где символы труда цвели.
То пурпурным, то золотым,
Таким понятным и простым.
Не хаю я орла, но все же
Тот серп, тот молот мне дороже.
***
На бедной Родине моей
«Звезды» штампуют.
А среди брошенных полей
Ветра лютуют.
Мой голос - мал, мой голос- слаб,
Я не мессия.
…Бредет с ухаба на ухаб
Моя Россия.
***
За полем, за рожью
Стою у остожья,
Стою.
Сквозь юность июня
Смотрю пригорюнясь
На юг.
Там лист зеленее,
Там небо синее
Там - ты.
Там ветер, я знаю,
Твои не стирает
Следы.
Они мне – как эхо.
Они мне - как вехи
Но – нет…
Ведь здесь я нужнее,
Ко мне здесь нежнее
Рассвет.
***
Вмерзли в лед заповедные звезды.
Вмерзли в быт мои юные дни.
…А стихи – концентрация прозы,
Чем короче, тем лучше они.
Было все первозданно и мило
Без тупых, поучительных слов,
Посредине весеннего пыла,
Как щепоти кленовых листов.
С бранью топится печка – «буржуйка»,
Как на весь белый свет осердясь.
А зима… А зима – чистоплюйка
Подбирает за осенью грязь.
В Таранках
Хорошо у нас в июне!
А вот осень - маята:
Там октябрь развесит нюни,
Как капризное дитя.
Хорошо у нас в июле!
А ноябрь ни то, ни се:
Ветер свищет, словно в дуле,
С кочки в яму- колесо.
Как прекрасно у нас в мае!
А декабрь - свирепый пес,
Я его все время хаю
И за тьму, и за мороз.
Но сказала мне береза,
Но шепнула мне ветла:
- Если б не было мороза,
Не ценили бы тепла.
В декабре
Тяжел и грозен взор декабря.
Он создал зиму не из ребра.
Зима – не Ева, он – не Адам.
Им не по райским бродить садам.
А им тяжелым махать крылом.
И чьи-то жизни пускать на слом.
И забирать им к себе сердца
Подружек мамы, друзей отца.
На лица наши морщины класть.
И делать старшими в жизни нас.
На прочность нашу любовь пытать.
…Им же когда- то весною стать.
Благословите…
Благословите неземные силы,
Заросшие и свежие могилы.
И весен баснословные пенаты.
И у оград мать – мачехи цыпляток.
Благословите недруга и друга –
/Тем и другим бывает в жизни туго/
Благословите пустыри и пашни.
Рассвет грядущий и закат вчерашний.
Благословите, силы неземные,
И старые сердца, и молодые.
Уверенных, растерянных, ущербных,
Как стройный тополь и кривую вербу.
Благовещенье
Ах, Благовещенье, ах!
Влажный апрель на устах.
Дева косы не плетет.
Гнездышка птица не вьет.
О, Благовещенье, о!
Ветхо снегов полотно.
И возвращается жизнь
После печалей и тризн.
Ты, Благовещенье, ты
Льдин погоняешь плоты.
Пусть они сгинут вдали.
Пусть будут ночи светлы!
Водоворот
Из поливальников гигантских
Ливень обрушился опять
И на Ивана, и на Ганса,
На люд простецкий и на знать.
И я бреду под этим самым
Демократическим дождем,
Что поливает избы, храмы-
Не струсит и перед вождем!
А нагулявшись под завязку,
Пополнив реки, ручейки,
Оставит пашню темной, вязкой
И…распадется на клочки.
Чтобы белесым испареньем
Вернуться к синим небесам,
И сочинить стихотворенье
Из тучек будущим дождям.
Лепестки
Какие непохожие все лица!
И все-то все живут на свой манер.
Цвет с яблони, как перья с лебедицы,
Ощипывает ветер-браконьер.
Цветы летят бело и обреченно.
Им в облака не сбиться никогда.
И едкий лютик - мелкий, золоченый,
Их жизненней, удачливей всегда.
Они падут на бронзовые пашни,
На тротуары, на репейный лист.
И птенчики на тополиной башне
На миг прервут свой желтоклювый писк.
Глотает ночь небесную водицу.
Ни марсов не видать и ни венер.
Цвет с яблони, как перья с лебедицы,
Дощипывает ветер- браконьер.
Непогода на родине
Ох уж эти небесные хляби.
В небе ползают тучи, как крабы.
И поет монотонным акыном
Скучный ветер над кривеньким тыном.
Подвывает ему исступленно
На разбитом проселке машина.
И в нелепых своих капюшонах
Пастухи гонят стадо в лощину.
Над окном тополиные лохмы.
В телевизорах байки да хохмы.
В милой Вятке, в Калуге, в Рязани
Телевизор вовсю петросянит.
А земля пропиталась дождями.
А душа пропиталась слезами.
Не о том ли восточным акыном
Скучный ветер все воет над тыном.
Луговая вольница
Страна моя июньская:
Раздолье – не раздольице !
А травы нынче буйные,
Как разинская вольница.
Их валят косы жадные,
Как царевы служивые,
Упрямо поднимаются
Они еще дружливее.
Вздымаются, кудрявятся-
Сильны корнями заново.
В них души непокорные
Степанов? Емельянов ли?!
Ночью
В полночь зло собаки лают,
Тьму октябрьскую хватают,
Как медведя за «штаны»
Неохватной ширины.
Ветер – бешеный бродяга,
Поиграть задумал флагом:
Вокруг мачты обмотал –
Хорошо, что не сорвал.
В эту темень, в эту сырость
Деревенька притаилась
На угоровых плечах,
Словно кот на кирпичах.
О религии
Не солнечные зайчики запрыгали,
А первый снег в осенней борозде.
Я думаю, придумали религию,
Чтоб человек держал себя в узде.
А мы порой такие бесшабашные:
Что нам гиенна и смола в аду!
И наши прегрешения вчерашние
Спокойно тлеют, как листва в саду.
Валилась ярость мрачными булыгами,
Сквозь грохот ветер выл: - Всему конец!
Наверное, придумали религию,
Чтоб ею гнали зверя из сердец.
А если бы по заповедям жили мы,
Не стало бы сирот и вечных войн,
Колхозных баб с надорванными жилами.
И каждый в мире был друг другу – свой.
Эпохи то кровавые, то нервные
И нет покоя на год./Что там век!/
Религию придумали, наверное,
Чтоб ею утешался человек.
Деревенский транспорт
Декабрь. И под снегом сокрыты
Гнилье и тягучая грязь,
А цинковый транспорт- корыто
Гремит и скрежещет, бодрясь.
Кто тащит в нем с газом баллоны,
А кто-то на хлебы муку.
Нетрудно тянуть под уклоны,
А в гору - как дуло к виску!
Особенно, если под старость,
Или когда точит болезнь,
Когда нашей юности парус
Обвис, потускнел и облез.
Весеннее утро
Цветет черемуха ранимо.
На травах росы, словно ртуть.
Голубокровным дворянином
Лежит, покуривая, пруд.
Под сбросом вспыльчиво клокочет
Вода без отдыха и сна.
А лету газовый платочек
Бросает под ноги весна.
Корни
На дачи к богатым приходит удача.
А эта изба… Вы же видите сами,
А эта изба, словно старая кляча
С прогнутым хребтом, со слепыми глазами.
Вся жизнь – в городах, там театры и храмы,
Там море огней между адом и раем.
А наша деревня… Вы видите сами –
Она в темноте, в нищете вымирает.
Больших городов многошумная крона
Огромного и разноцветного древа.
А хлебные корни, духовные корни,
Сердечные корни остались в деревне.
А ржавые ветры все дуют, оскалясь,
И древо шатают, а корни страдают
И тянутся в струнку, за землю цепляясь,
Ни в чем, никого больше не укоряя.
Скворцы
Кустодиевской купчихой
Глядит на закат зима.
За морем скворцы, скворчихи
От севера без ума.
Здесь дрогнут кусты нагие
У замкнутого села…
Не ведают ностальгии
Лишь куклы да чучела.
Закаты краснее клюквы
В стране оголтелых вьюг.
Нацелены птичьи клювы
на север!
Спасибо, юг.
Высокий угор заречный
То розов, а то свинцов.
У старой моей скворечни
Ждет небо моих скворцов.
***
С неба звезд золотую морошку
Не в корзины – в сердца соберем.
Ах, рябина, ведь ты, как матрешка,
Разрисованная сентябрем.
От восторгов моих молчаливых
Ярче листья и шляпки опят.
Бабье лето богато, красиво,
Да уходит, уходит опять!
Ветру ставни в ладоши захлопали
Не за то ли, что гонит он лето,
Что с ни в чем неповинного тополя
Золотые сорвал эполеты.
«Я тоскую по родине…»
/из песни/
Все родное обглодано.
Все мое – не мое.
И тоскую по родине
Я в пределах ее.
Вытесняет нахраписто
Ее светлый язык
На все сферы наляпанный
Иноземный ярлык.
Топлю печку…
Задышал подтопок, закряхтел,
Зацвели в нем огненные розы.
Сколько там еловых сгинет тел
В наши знаменитые морозы!
Думаю, а ели те росли
На глазах прабабки и прадеда.
Станут нынче горсточкой золы
Да теплом, что будет до обеда.
Жизнь моя, а разве ты – не то?
Прогоришь, как желтое полено,
Одарив любимых теплотой
Перед тем, как сгинуть во Вселенной.
Рано утром
Стою на маленьком острове,
То в небо гляжу, то в воду-
На петуха пышнохвостого
Там облако так походит.
Секунда, и крыльями всхлопнет
И загорланит звонко,
И эхо подхватит тонко,
И тишь, словно шарик, лопнет.
Деревня Мырмыг
Ржаная колыбель ржаного хлеба
Та и не та под равнодушным небом,
Где в речке быстрой солнышка осколки
И неизменный газик на проселке.
Здесь жизнь течет почти всегда неспешно
От звезд вечерних к ноченьке кромешной.
В отличие от суетной столицы
Здесь редко встретишь молодые лица.
Мне здесь идти к последнему прощенью,
К последних птиц лазоревому пенью…
Все те же в речке лунные осколки
И с шлейфом пыли газик на проселке.
Из поездки в Уржум
Та ночка звездами слепила,
Как бижутерией лоток.
А дочь ПОЭТА подарила
Мне с головы седой платок.
Квадрат цветного кашемира,
Как талисман, я берегу.
Как отблески иного мира
На тихом вятском берегу.
Гляжу в водицу и зарницу-
Там пропечатано точь- в –точь:
- Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
***
Скрестились шпаги двух эпох-
Та, что наглее, победила.
Кровавейший переполох
Она и породила.
И сгустки стай над головой
Черно – непримиримы:
По детям плачь, сиротский вой –
Такие вот экстримы.
Я вопрошаю: где ж ты, БОГ?
Или глядишь немило?
…Скрестились шпаги двух эпох-
Что злее, победила!
Копаю картошку
А картошку копать - не играть на трехрядке,
Да еще попадаются, лето круша,
Полосатые крылья жуков колорадских,
Словно флаг США.
Беспардонны такие заморские гости:
Ты, вятчанин - крестьянин, смотри, не зевай,
А то сгубят они очень запросто - просто
Дорогой урожай!
Не боятся они ни отрав, ни острастки,
Сатанинским отродьем всю зелень круша.
Полосаты их крылья – жуков колорадских,
Словно флаг США.
***
Были тропинки-
Стали овраги.
Были дубинки-
Стали бумагой.
Стали снежницей
Белые мухи.
Были девицы-
Стали старухи.
Были петровки-
Будет Крещенье…
Все в перековку –
Вечно движенье.
Ветер в августе
Проклюнулась отава на покосах,
А яблони в саду стоят на сносях,
И, ветками качая тяжело,
Красой нездешней радуют село.
Им бешеные ветры непогоды
Страшны, как преждевременные роды.
Они хотят покоя и тепла,
Чтоб даль была приветливо - светла.
Они хотят, чтоб грубый ветер стих-
Дал доносить им деточек своих.
Молитвою любви гоня беду,
Стоят на сносях яблони в саду.
Нагая веточка
В ограде запах сенный.
Февраль, как белый гусь.
А я, как день весенний,
То плачу, то смеюсь.
Сама себя ругаю.
Хвалю себя сама.
Ах, веточка нагая,
Пройдет, пройдет зима.
И май тебя нарядит.
Я – скину пальтецо
И выйду из ограды
На яркое крыльцо.
Ах, веточка нагая-
С тобою мы друзья.
Сама себя ругаю-
Хвалить себя нельзя!
О ВОЙНЕ
Старые сержантские погоны
Мать хранила до последних дней-
В двух прямоугольниках
суконных
Оживала юность перед ней
Накануне 22 июня
Колыша осоку пульсирует ключ,
И лесу за шиворот капает с туч.
И бродят по лугу цветов табуны-
И все это было за миг до войны.
И верный искусству, в мерцаньи ночей
Такой беззащитный поет соловей.
Две ДВОЙКИ еще не зловещи стране,
И песни бравурны еще о войне.
И ясен закат, как над куполом флаг.
И мама мечтает попасть на юрфак.
Над книгой сидит до рассвета она…
А ей уж погоны готовит война.
Еще не свистит смертоносно свинец.
Еще о гармони мечтает отец.
И юности чарка полна и хмельна…
Но целит в нее из-за Буга война.
Вдова
Нет, догоранье- не горенье,
Цветет на угольях сиренью.
Нет, ожидание - не встреча
Мою любовь передадут.
Твои друзья и командиры,
Мальчишек нынешних кумиры,
Из-за кровавого заречья
Колонной тяжкою идут.
На всех ли музыки хватило?
И вот афганское светило
В последний раз лучом скользнуло
По орденам друзей твоих…
А я волчицей бы завыла
Смертельно раненной навылет.
А я бы вечным сном уснула…
Но я ведь мать детей твоих!
О, наши песни, наши даты!
Не госпитальные палаты,
Не пытки в них, не вертолеты,
И не кровавые пески.
Кому-то солнечно в Термезе,
Кому-то сумрачно в Термезе,
А я, как от воды болото,
Неизлечима от тоски.
Нет, догоранье, не горенье,
Цветет на угольях сиренью.
Какая боль - чужие встречи
До сердца самого прожгли!
Твои друзья и командиры,
Мальчишек нынешних кумиры,
Из-за кровавого заречья
пришли.
На Родину пришли.
***
Фронтовик и фронтовичка,
Воспитали вы меня,
Так, что въелась в сердце лычка
Цвета дыма и огня.
По провинциям Отчизны
Среди зерен, половы,
Я несу ее по жизни,
Как несли до смерти вы.
Снова капли, словно гвозди,
В гроб зиме апрель вобьет-
Заискрится майский воздух,
Будет дел невпроворот.
Но среди забот привычных,
Ночью темной, в блеске дня,
Не погаснет в сердце лычка
Цвета дыма и огня.
Белые русла
Брела я по руслам забытых ручьев
Их песни былые у сердца держала.
На длинный подол нацепляла репьев-
Прошедшего года колючие жала.
Мне слышались речи далеких эпох,
Где были репьи и острей, и зубастей,
Где бешеный пес в своем логове сдох,
Но беды с собою не взял и напасти.
Не взял он с собою ни подлость, ни грязь –
Оставил нам много и сора, и гнили,
Наверно, чтоб мы, со всем этим борясь,
Крупиночки правды дороже ценили!
Мамина присказка
Говорим: - Судьбина злая.
Кто, что знает наперед?
-Все мы можем, все мы знаем,
Но нам страшно не везет.
Это мама говорила,
Ироничная была,
А в иронии вся сила,
Словно соль среди стола.
У зенитки, под бомбежкой,
Как бы выжила она
В огромаднейших «сапожках»,
Что вручила ей война?!
Без иронии, под всхлипы
Прервалась бы жизни нить:
Те, кто ныл, скорее гибли,
А вед всем хотелось жить!
…Относись к себе построже,
Лей на рану едкий йод.
-Все мы знаем, все мы можем,
Но нам страшно не везет.
Работа и песня
Деревни,
Ряд кормильцев ваших
Ополовинила война.
Белеет возле темной пашни
Берез осенних седина.
Пласты земли подхватят зерна
Под полупесню, полуплач,
Чтоб сытный, хоть пока и черный,
Был на столах у всех калач.
И чтоб погинули навеки
Голодный год, травяники,
Чтоб отражались звезды в реках,
Вплетались девушкам в венки.
Песня старого солдата
У мая характер неровный,
То синь он приносит, то стынь.
Дарует он праздник наш кровный-
Его я встречаю один.
Уже двадцать лет на планете,
Подумать – уже двадцать лет!
Тебя, моя милая, нету,
Тебя, моя спутница, нет.
А память суровою ниткой
Сквозь годы и пропасти дел.
Ты вспомнила б вашу зенитку,
А я бы про «дуглас» запел.
Ты вспомнила бы Заполярье
И тяжесть девичьих судеб,
А я бы пропахшую гарью
Приволжскую знойную степь.
Потом бы мы все помолчали,
А дочь бы гитару взяла.
И наши бы песни звучали
В избе посредине села.
Так небо печально и плоско,
Как будто бы все в сизарях,
Но яркой, но алой полоской
Встает молодая заря.
Люблю этот месяц неровный,
Душой прикипаю к нему…
Еще один праздник наш кровный-
Его мне встречать одному,
А память - суровою ниткой
Сквозь годы и пропасти дел…
Ты вспомнила б вашу зенитку,
А я бы про «дуглас» запел.
Песня фронтовичек
Эта боль не уменьшена
И бинтом тишины.
Пели русские женщины-
Ветераны войны.
Ох, года эти, годики –
Все по кругу бегут,
Как старинные ходики,
Деревенский уют.
Задушевные часики-
Гирьки- шишечки вниз,
Счастье, горе, ненастие
Отмеряете - жизнь.
Пуля рядом просвистнула
На далекой войне,
Уцелеть да и выстоять
Вышло вам и стране.
Пароходу причаливать-
Время капает с плиц,
Как слезинки прощальные
С ваших сморщенных лиц.
Взгляд из глубинки
Живем не шатко и не валко,
Все, в общем, зная наперед:
Мужьям охота да рыбалка,
А женам - дом да огород.
И это вовсе не химера.
Кто возразит мне, что не так?
Властям - все блага и карьера,
Нам - обещанья всяких благ.
Гляжу на села, на столицу,
И все сильней обид накал:
Вот за такую жизнь десницу
Отец на фронте потерял!
Белые стихи о безумной старухе
Жила в деревне старуха
Была она одинока,
Как дерево среди поля.
В войну потеряла сына,
В войну потеряла мужа,
И помутился разум.
Я помню, она ходила
И про огонь шептала,
И собирала щепки.
Делила их на две части,
Творила молитву странную
Над грудками мусора.
А лето знойное было,
И все боялись - деревню
Безумная подожжет.
И выбирали время,
И уносили щепки,
Чтоб истопить в печах.
Она собирала другие,
И снова на том же месте
Их складывала в костры.
А я, осмелев однажды,
В июньский стеклянный вечер
Решилась ее спросить:
-Зачем же Вам эти щепки,
Сбивая больные ноги
По улице собирать?
Она на меня взглянула
Младенческими глазами
С морщинистого лица:
- Один огонек для сына,
Другой огонек для мужа
Велел развести Господь,
Чтобы согреть их души
И указать дорогу
В родимую сторону.
И наклонилась, сгорбясь,
И вызвала во мне жалость,
Острую, как игла.
И мне поджечь захотелось
Щепки, что собирала
Любящая рука.
И я подожгла.
И пламя
Металось и призывало
Те души, и грело их.
Старуха рядом сидела,
И мелко дрожали руки,
И голова тряслась.
А на другое утро
Остановилось сердце.
Закрылись навек глаза.
…Не стало безумной старухи,
И, может быть, наконец-то
Она обрела покой.
Старая гитара
Покрылась пылью старая гитара,
Полвека струны звонкие молчат.
Не вспоминают ритм мелодий старых,
Слова забытых песен не хранят.
Не блеск, и не застолий натюрморты,
И даже не колес вагонных стук:
Гитара эта, гриф ее потертый
хранит прикосновенья легких рук
той девочки, что рядышком с портрета
В ушанке серой смотрит из войны.
…Романсы смолкли и баллады спеты.
И нет звучнее этой тишины.
Много лет назад
Жила когда-то я в селе Ошлань,
Молоденькой была, как ты, сыночек,
Носила алый газовый платочек,
И каждый день был светел и желанн.
Влюблялась, ненавидела, клялась,
Петь песни никогда не уставала,
Стихами сто тетрадок исписала,
И рисовала церковь сотни раз.
В страду столбом стояла в церкви пыль-
Там веяли пшеницу и сушили.
На стенах высоко святые жили,
/Где варвар штукатурку не оббил/
Грузовики везли с полей зерно,
И бабы его в церкви принимали.
В руках своих натруженных качали,
А после пили красное вино:
-Помянем, бабы, наших мужиков-
Николу, Васю, Осипа, Ивана,
Семена, Спиридона, Петрована,
Что не сносили на войне голов.
-Ой, сколько не сладко это вино!
Скажу я под него теперь особо,
Что даже слобожанскую зазнобу
Я Ванюшке простила. И - давно.
Ну, погулял, ну - попил, экой гром!
А кто его зарывней, бабы, робил?
Поди - ко, угонись за ним, попробуй,
Что с плугом, что с косой, что с топором!
-А мой-то Осип, бровушки дугой,
Да и гармонь веселая дугою!
Пусть жизнь соленой протекла рекою,
Но никогда не нужен был другой!
-А мой-то, бабы, Господи прости:
Ведь Спиря был, как маленький робенок,
Что испотачен с зыбки и с пеленок-
Неси его, коль силы есть нести.
Несла его по жизни на горбу
С семеркою робеночков впридачу…
А я стою, а я душою плачу
Читая их нелегкую судьбу.
Вот видишь, сын, дорога позади,
Но оглянуться мы должны, мой милый,
На грозный гром, на тихие могилы.
И, Господи, нас всяких рассуди.
***
Во все века мужчин игрушки
Остры, кровавы, горячи.
Я ненавижу ваши пушки
Ракеты, танки и мечи.
Слезами вымыты перроны
Невест, и жен, и матерей.
Святое дело- оборона,
Но ты, родной, вернись скорей.
Сестре, что вырастила сына,
И мне, что выращу вот-вот
К чему кровавые крестины
И искаженный болью рот!
С утра молюсь и восклицаю
Среди улыбчивой зари:
-У всех, кто войны замышляет
Создатель, разум отбери!
Памяти Ю. В. Друниной
Гаснут грустные звуки вальса.
Отказали, как тормоз, нервы?
Или год этот Вам казался
Безысходней, чем сорок первый?
Под тяжелым ноябрьским кровом
И цветам, и поэтам плохо.
Нынче в Вашем лице бескровном
Я оплакиваю эпоху.
Вы прошли в молодые лета
Сквозь войну по земле горящей!
А осколки идеи метят
Прямо - в сердце.
И насмерть - чаще.
Земляки
Голубой лебеды запахали метелки,
Запахали нужду, но не память о ней.
Ухожу я в луга, ухожу за проселки-
Там следы нахожу дорогих мне людей.
Мне расскажут о них раскаленные ветры
Посредине июля в полуденный зной
Наизусть, без каких бы то ни было, метрик
И пахнет на меня их далекой весной:
Вот по пашне идут вереницею строгой-
Веерами на солнце блестят семена,
Вот идут на войну- посошок на дорогу
Им подносят то мать, то сестра, то жена.
Сколько их упадет на тяжелый суглинок
У нерусских дорог и у русских стогов…
В нашем флаге победном над дымным Берлином
Есть крестьянская кровь и моих земляков!
«Вшивая» рота
/так называли себя бойцы банно - прачечных отрядов/
Говорили Вы мне, смеясь:
-Я служила во «вшивой» роте,
За войсками хлебала грязь.
Эх, война, нет страшней работы.
И черней, и кровавей - нет:
Постирай-ка белья с полтонны!
Не до блеска иных планет,
И никак не до взглядов томных.
В мыле, в смраде, в поту. Да в кровь
Были стиркою руки стерты.
Легче сто подоить коров!
А на фронте - мы третьим сортом.
Не у всех фронтовая жизнь
Героического покроя.
Сокол мчится на крыльях ввысь-
Но и мы за него горою.
«Рота вшивая» и обоз,
Ногти съедены хлоркой, мылом.
Но…не надо ни ос, ни слез-
Мы любили, мы были милы.
Пусть поэты нас обошли
Той возвышенною строкою,
До Берлинов, до Праг дошли
Мы - солдаты, и мы - герои.
Немецкий штык
На поганое дело,
На кровавое дело
Отлит был этот штык:
Стать губителем жизни,
Стать творителем смерти
Призван был этот штык.
Европейскою кровью
Он натешился вволю
Фирмы «Золингер» штык.
Но с фашистской винтовки
Снял его под Москвою
Русский вятский мужик.
…Много вод убежало.
Много листьев истлело-
Сточен профиль штыка:
Им щепает лучину
На растопку для печки
Внук того мужика.
***
Баяна ремни я на плечи надену
И выйду, робея, на клубную сцену,
И песню про синий платочек спою.
И маму представлю, что в вечер весенний,
Сестренку мою посадив на колени,
«Платочек» поет вместо баю-баю.
Сукна боевой материнской шинели
Коснуться ладони мои не успели-
Давно износила сестра пальтецо…
Но в память о маме остались медали,
Любимые песни и мирные дали,
И тополь, роняющий пух на крыльцо.
Родители
Ах, родители-
Победители.
Что в минувшей вы жизни видели?
Что вы видели?
Чем вы ведали?
Часто ль досыта вы обедали?
Перемолота
Ваша молодость
На фронтах войны не за золото.
Не за серебро,
Не за платину…
Вам бы теплый дом, да с полатями.
Да с резным крыльцом,
Да с дверным кольцом,
С палисадником на восход лицом.
По чужим углам
Все не так же там:
Там и мак не мак,
Там и рубль- пятак.
Душу гложет зверь-
Рвет когтями дверь.
Как черна тоска от родных потерь…
Ах, родители-
Победители,
Что в прошедшей вы жизни видели?
Старые снимки.
1.
Я это старинное фото
В руках не впервые держу.
Спасибо тебе за работу,
Безвестный фотограф, скажу.
Дед снят был, отчетливо вижу,
На фоне далекой горы,
А рядом - богиня, не ниже
В платке милосердной сестры.
Как молоды - глазу отрада!
И сабля в руке для красы,
И на фуражке кокарда,
И в тонкую нитку усы.
На гимнастерке солдатской
Четыре «Георгия» в ряд!
Знать дед, хоть и «лапотник» вятский,
Был стойкий и храбрый солдат.
Да, видно, и сердцем не промах-
Какую себе отхватил!
В глазах ее длинных и темных
Ответ ли, вопрос ли застыл?
Известно, терзаться не стоит,
Хоть жалко и горько до слез,
Дед с саблей своей именною
Невесту домой не привез…
Кресты за божницей забыты-
За кровь и отвагу дары…
Богиня же в землю зарыта
В платке милосердной сестры.
2.
Эту, в рамке с позолотой,
Фотокарточку я знаю.
Там слова на обороте:
От Урсулы - Николаю.
Чуть пониже и правее-
Месяц август, сорок пятый…
А меж строчек: «Завладею
Сердцем русского солдата».
Это выдумка, пожалуй,
Головы моей горячей,
За соседку, тетю Валю
Мне обидно, не иначе.
Что не вышла красотою
Перед этой иностранкой,
Что к ненастью ноги ноют,
Что давно не та осанка,
Что ладони в темных речках
И царапинок, и трещин,
Что дешевое колечко
В палец врезалось навечно.
Березы
Оправдались все прогнозы:
К ветру был закат румян.
Отправляют в путь березы
Самолетики семян.
За равнины и за кручи,
За лесов зеленый тын.
Этот ветер им попутчик,
И слуга и господин.
Курс - на запад, ветер, помни:
Где-то там – отец сказал-
В год военный, переломный
Дед мой без вести пропал.
Отыщите холмик малый,
Встаньте стайкою берез,
Дед услышит - вас послали
Из деревни, где он рос.
памяти О. М. Любовикова
1945 год.
Загнаны кровавые гуляки
Словно крысы мерзкие в тупик.
И застыли танковые траки,
И замолкли пушки не на миг.
Не играл с войною, с пулей в прядки
Синеглазый старший лейтенант.
Но вернулся в город свой на Вятке
И сберег свой песенный талант.
Шел с вокзала легкий, загорелый,
Взгляды встречных девушек маня.
…Я бы тоже на него смотрела-
Не было тогда еще меня.
В молодых глазах плескалось небо,
Оттеняло зарево петлиц.
Как давно на родине он не был!
Сколько всюду симпатичных лиц!
…Так он шел по городу с вокзала,
Орден под шинелью на груди.
Позади окопы, смерти, залпы.
Жизнь, что бесконечна – впереди!
1995 год
Жавороночек чуть виден,
Он поет, кружа:
Имя редкое - Овидий,
Редкая душа.
Жаворонок легкокрылый –
От малютки – звон:
Облака там в небе, или
Лыжный батальон?
Там, по небу, в маскхалатах,
Юноши летят?
Госпитальные палаты?
Или майский сад?
…Я тоски своей не выдам.
Плачу, чуть дыша:
Имя вечное – Овидий,
Вечная душа.
Памяти моего ученика
Матвеева Алексея.
1.
Мальчик за дальние земли погиб.
Матери голос от плача охрип.
Вторит ей рельса холодный изгиб,
Лес повторяет сквозь шелест и скрип:
Мальчик за дальние земли погиб.
Мальчик не сядет к родному столу,
Даже у ели, что встала к углу,
Выжало горе густую смолу-
Желтые слезы ползут по стволу:
Мальчик не сядет к родному столу.
Мальчик был честен, надежен и прям.
Гроздья рябины лежат между рам,
Словно тюльпаны подходят к горам –
Сколько их видел весною он там!
Мальчик был честен, надежен и прям.
Мальчик навеки остался бойцом…
Будет другой с обручальным кольцом.
Будет другой со счастливым лицом
Любящим мужем, и нежным отцом…
Мальчик навеки остался бойцом.
Мальчик за дальние земли погиб.
Мальчик не сядет к родному столу...
Мальчик был честен, надежен и прям.
Мальчик навеки остался бойцом.
2.
Орден
В родимых лесах без него поспевает черника.
Не он сеновал набивает в жару до стропил,
А орден, который парнишка видал только в книгах,
На школьный пиджак его молча отец прикрепил.
Какой это ворон нам беды такие накаркал:
Посмертно награда, посмертно печаль и любовь.
А в небе луна стеариновым тусклым огарком
С трудом прожигает кисейную ткань облаков.
Утрами скворец вылетает из теплой дуплянки,
А мать молодая глядит и глядит на восток,
И вся в одуванчиках желтых у дома полянка…
Ах, родина, родина – вечный, нетайный восторг.
…То годы ползут, то они пролетают мгновенно.
Не встречу его я ни с ношею, ни налегке.
А орден, который он видел лишь в книгах военных,
Так больно сверкает на школьном его пиджаке.
Послевоенные дети
Послевоенной деревни дети-
Глаза большие, крутые лбы.
Полуголодны, полураздеты,
Но нас и вовсе могло не быть.
Нас неумело отцы качали,
Махрою крепкой в лицо дыша,
Как мы легки им тогда казались
После винтовок и ППШ.
Они литовкой луга косили.
На тяжких «сталинцах» жали рожь.
Рубили избы - да как рубили!
- Берешься - делай, а зря- не трожь!
Но рек не выпить. Но гор не сдвинуть.
Но раны, раны отцов родных…
И в нашем классе у половины
К концу учебы не стало их.
Как пахнет рожью июльский вечер,
Как много в небе цветной пыльцы!
Послевоенной деревни дети –
Солдаты были у нас отцы!
Отец
Нечасто мне письма приходят
С клонящейся влево строкой –
Отец с сорок третьего года
Все делает левой рукой,
От свертыванья «ножки козьей»,
От латок на валенки мне,
И до работы в колхозе,
А правая с ним лишь во сне.
Ох, как левуха уставала
Лечить для полей трактора!
Мазут же с нее отмывали
То мама, то я, то сестра.
Ладошка совсем небольшая,
Шершава, как бок наждака.
…А правый рукав не ветшает –
Заправлен в карман пиджака.
Встреча
Гремело в южной стороне.
Ломались молний стрелы.
Он правил бритву на ремне-
Ты на него смотрела.
Светла волна волос густых,
Глаза, как на иконе.
Один просвет и две звезды
На полевом погоне.
Вам для знакомства миг был дан
Войною где-то в Польше…
Ушел в разведку лейтенант-
Не виделись вы больше.
Той встречи не забыла ты
Словно «Землянки» строки,
Лица славянского черты,
Порез на подбородке.
И васильками по стерне
Свет давнего, былого-
Он правит бритву на ремне,
А ты в пилотке снова.
Бабушка
Жгла сердце, срывала кожу
Невидалой злобы плеть.
И в шинели, у зенитки,
Мать была меня моложе
На шестнадцать длинных лет.
В дебрях ненависти дикой
За ордой ползла орда,
Чтобы мы с моим сынишкой
Нашей Родиной великой
Не гордились никогда.
Чтоб по варварской науке
Не явились мы на свет.
Но в шинели, у зенитки
Встала бабушка за внука
В девятнадцать звонких лет.
Дядя Гриша
Был невысок и смугл он.
В одном сапоге протез.
Жег дядя Гриша уголь
Для кузницы МТС.
У речки веселой, верткой,
Как ящерка на коре,
За толстой, железной створкой
Томились дрова в жаре.
Токарною стружкою вился
Дымок то в туман, то в синь,
То дождь, как пустые гильзы
Звенел на листах осин.
Как комнаты темный угол
Был в непогоду лес.
Жег дядя Гриша уголь
Для кузницы МТС.
Мы знали и не гадали,
Что дядя на фронте был,
Хотя не носил медали:
В кисете, в шкафу хранил.
Не говорил про нужды,
Про раны свои молчал.
Ждал сыновей со службы-
В Германию письма слал.
…Время во все педали
Жмет – никого не ждет
Сколько весной проталин
Столько в судьбе забот.
Если уж очень туго
Вспомню: когда-то здесь
Жег дядя Гриша уголь
Для кузницы МТС.
Возвращение с фронта
Ты идешь - и упруга походка.
Ты идешь - и травинка во рту.
На кудрях серебристых пилотка
А деревня в июльском цвету.
Деревенька глядит из окошек
На широкие лычки погон.
Тополиного пуха пороша
Мягко стелется под сапогом.
Ах, деревня! Сквозь холод и сырость,
Сквозь тоску травяных калачей
Ей твое возвращение снилось
Все четырнадцать сотен ночей.
О ездовом и коне
Нерусские воды
закат окровавит.
Над берегом
адовый вой.
От мук избавляя,
у той переправы
Пристрелит коня ездовой.
Толкнется винтовка…
А на сердце – камень:
-За пулю, Буланка, прости!
В истертых подковах
мелькнут пауками
Чужих самолетов кресты.
И рядом со смертью,
Ослепший от дыма,
Подумает, слез не гоня:
-Подростки и бабы
в деревне родимой
Впрягаются вместо коня.
9 Мая
В час свиданья пахоты и плуга,
В час прощанья половодья с лугом
Будет даль спокойна и чиста.
На свою единственную руку
Ты посадишь маленького внука
В майский день, 9 числа.
Над парящей бусоватой дымкой
В небе жаворонок невидимкой
Зазвенит, как много лет назад.
Под окошком возле рыхлых грядок
Грач пройдет, блестя своим нарядом,
Невозможно важен и носат.
А внучонок, на руке у сердца,
Залепечет что-то так усердно,
Трогая ладошкой ордена,
И впервые без привычной боли
Вспомнишь ты о снежном, в минах, поле-
О руке, что отняла война.
В ночном небе
В небе звезды задрожат
Как под ветром незабудки
Или армия солдат
Закурила самокрутки?
Или там у них привал
После трудного похода?
…Но не слышно запевал-
Заглушают звуки годы.
Млечный путь - он над крыльцом
Нескончаемой колонной.
Мама там и дед с отцом,
Только в разных батальонах,
Из ночи выходит сад.
Набирает утро силу.
…В небе армия солдат
Самокрутки загасила.
Аккордеон
То синицами, то журавлями
Улетали и таяли дни.
Феврали отступали с боями
За леса, за поля, за плетни.
Я умела играть на гармони-
Свел с ума меня аккордеон.
Как о нем тосковали ладони!
Как же мучал меня один сон:
Зимний сон - будь весна или лето-
Ветер снегу под дверь навьюжил,
И в холодном суметике этом
ОН, синея мехами, лежит.
Лишь по лесенке с печи спуститься-
Двери в сени совсем не скрипят…
Журавлем улетает синица-
Поспешила проснуться опять!
Этот сон все имел основанья:
В доме рядом был аккордеон,
И хозяин его, дядя Ваня
Мог играть «Краковяк», «Вальс – бостон»,
И «Коробушку», и «Зимогора», -
Вспоминать, так не будет конца.
Пальцы ловкие прыгали скоро
Как дожди по ступеням крыльца.
Дядя Ваня играл безупречно-
Вся деревня сбегалась к нему!
И струились мехи, словно речка
Повинуясь ему одному.
Сердце билось до слез и до счастья-
Лучше мог лишь весной соловей!
Дядя Ваня говаривал часто:
-Это мой самый главный трофей!
Мне обиду не выразить словом:
Были мама с отцом на войне,
Почему же такого трофея
Не достали, не вывезли мне?
… А у мамы в коробочке желтой
Пара старше - сержантских погон
Да лоскут парашютного шелка.
А отец не привез и того.
Поют ветераны
Сердце - к сердцу, не то, что с экрана,
Где сигналов космических лед.
О России поют ветераны,
И душа ее с ними поет.
А за окнами сельского клуба
Мрак и холод, и путь в никуда…
Но на сцене, о, сколько голубок –
Не страшна никакая беда!
А на сцене такие мужчины,
Что фашистов развеяли в дым!
Да неужто мы наши вершины
За здорово живешь отдадим?
Ветераны поют о России,
О разлуках, о встречах поют.
А за окнами ливни босые
Слезы русские, светлые льют.
Платок из парашютного шелка
Помню я, мама носила
Словно венок,
Из парашютного шелка
Тонкий платок.
С фронта другого трофея
Не принесла…
Молодость канула светлой
Каплей с весла.
Я была маленькой, глупой,
И невдомек
Было мне - что он скрывает
Этот платок.
Может, о друге погибшем
Память берег?
Из парашютного шелка
Белый платок.
В лужах, разбросанных ливнем,
Плавал закат.
Мама у рощи стояла.
Светом богат
был каждый ствол и листочек
Милых берез,
Как человек, если вышел
С честью из гроз.
И снежно - бел, и прохладен,
Так же, как ствол
Был на кудрях поседевших
Памятный шелк.
Письмо матери с войны
Где обитают злые боги,
Там жалость вовсе не с руки.
Там, на задымленной дороге,
Рты пораскрыли сапоги.
Ах, матушка, все ноги в ранах,
И прошлое разбито вдрызг…
За сына, что тебя тиранил,
Ты Богу доброму молись.
И я вернусь, чтоб опровергнуть
Твоих сомнений короба
Навстречу утреннему снегу
И…пониманию себя.
И вырвусь я, вернусь из ада,
И не прерву родную нить,
Чтобы любить, чтоб жить, как надо,
Чтоб на руках тебя носить!
Маме моей
На той жестокой на меже,
Обильно политою кровью,
Нет, не была ты ППЖ-
Была подругой и любовью.
Твой капитан, твой командир
Так тосковал по Беларуси!
А там командовал кумир
Нацистской невозможной музы.
Там у него семья была:
Дочь Света и жена Тамара…
И на запрос беда пришла,
Что сгибли все в пылу пожара.
А у тебя отец в местах,
В местах «не столь уж отдаленных».
И в этом страх, и в этом крах
Несправедливости полона.
Вас бросила друг к другу боль
И дочь Светлана появилась.
…А на висках ее та соль,
Что с гимнастерок не на вырост.
***
От горьких слез распухли веки
Истерзанной моей страны
И опускается за веком
двадцатым
Занавес Чечни.
Кровавый занавес Чечни.
Опять хватаются за вилы,
Пускают «красных петухов».
Чем же мы бога прогневили?
Над нами чьи глухие были
Нависли тяжестью грехов?
И эту сумрачную тяжесть
Опять делить по-братски нам
На слабых жен, на мощных стражей,
И на грудных детишек. Также
На птиц, на зверя по лесам.
Нас убеждали: жизнь бесценна.
Мы эту заповедь храним.
Под зимний хруст, под звон весенний
Двадцатый век уйдет со сцены.
Как страшен занавес за ним.
Рассказ белоруса
/быль/
Там, где бук качает кроной,
Там, где речка с перекатом,
В Беларуси разоренной
Я родился в сорок пятом.
В мокрой, сумрачной землянке
Где царили боль и жалость,
На краю лесной полянки
Детство раннее осталось.
…Хату выстроили позже-
И покинули землянку.
Стала матушка моложе
И приветливей полянка.
И над этою поляной
Ветры дули только с юга.
С черноглазою Светланой
Повстречали мы друг друга.
В школу бегали вприпрыжку,
За одной сидели партой,
И одни любили книжки,
Над одной склонялись картой.
А еще играть умела
Светка на аккордеоне:
«Перепелочку» все пела,
Да «мое сердечко стонет».
Уносилась песня в дали-
Как я слушал ее гордо!
Школу кончили. Мечтали
Поступить учиться в Гродно.
Был июль. Был час отъезда,
И дождило понемногу.
Капли падали отвесно
Нам на плечи, на дорогу.
…Не забыть мне это утро-
Света, Светочка, Светочек!
На головке чернокудрой
Чайкой розовой платочек.
Ты за бабочкой, цветком ли
Вдруг с тропинки поспешила…
…Земляные в небе комья
И платочек твой кружило.
…Стали дни болотной тиной.
Ветры дуют только к югу:
Двадцать лет таилась мина,
Чтоб убить мою подругу.
Обсудить
Читайте также:
13 август 2023, Воскресенье
МАРГАРИТА КОТОМЦЕВА. СБОРНИК СТИХОВ ДЛЯ ДЕТЕЙ (2009-10-29 из архива сайта)
Комментарии (1)
